Главная » 2014»Июль»27 » Скачать Человек и мир в дневниках И.А. Бунина и М.М. Пришвина. Шемякина, Мария Константиновна бесплатно
03:55
Скачать Человек и мир в дневниках И.А. Бунина и М.М. Пришвина. Шемякина, Мария Константиновна бесплатно
Человек и мир в дневниках И.А. Бунина и М.М. Пришвина
Диссертация
Автор: Шемякина, Мария Константиновна
Название: Человек и мир в дневниках И.А. Бунина и М.М. Пришвина
Справка: Шемякина, Мария Константиновна. Человек и мир в дневниках И.А. Бунина и М.М. Пришвина : диссертация кандидата филологических наук : 10.01.01 Белгород, 2004 236 c. : 61 04-10/995
Объем: 236 стр.
Информация: Белгород, 2004
Содержание:
Ведение
Глава 1 Многоаспектность воплощения личностного бытия ^ в дневниках ИА Бз^ нина и ММ Пришвина
11 Биографические параллели дневников сквозь призму ценностных основ духовного мира И А Бунина и ММ Пришвина
12 Любовная линия дневника как исповедь души автора
13 Истоки и основы художнического видения мира в дневниках писателей
Глава 2 Чувство мира в дневниках ИА Бунина и ММ Пришвина
21 Чувственное восприятие мира и специфика его изображения в дневниках ИА Бунина и ММ Пришвина
22 Особенности определения авторами дневников мировых констант и их освоения в «восточных» записях
23 Мотивы «вечного» и «временного» в дневниках Ив Бунина и М Пришвина
Глава 3 Своеобразие постижения человеческого (^ществоват1я в дневншсах ИА Бунина и ММ Пришвина
31 Осмысление человеческого естества через отношение к смерти
32 Чувство жизни и бытие русского человека в дневниках ИА-Бунина и ММ Пришвина
33 Стихия русской души в свете нравственной оценки революции
Введение:
В современном литературоведении уже давно и прочно закрепилось одно из мощных направлений изучения литературного процесса первой половины XX века - бу1П1новедение. Достаточно вспом1»1ТЬ имена Taraix исследователей художественного наследия И.А. Бунина, как И.С. Альберт (6), В.Н.Афанасьев (13), А.К.Бабореко (16), Г.М.Благасова (33), Т.М.Боналт (35), А.А. Волков (48), ИЛ. Карпов (97), Г.П. Климова (102), Л.В. Крутикова (110), Н.М. Ky^ iepoBCKm"! (118), Ю.В. Мальцев (137), О.Н. Михайлов (148), Л.А.См1фнова (203), посвятивших свои монографии жизни и творчеству Нобелевского лауреата.В круг актуальных проблем попадали вопросы, связа1шые с традициями и новаторством, методом писателя и поэтикой его про1пведеннй. В работах ученых проводились параллели с наследием А.С. Пушюпш (А.Ф. Барковская (19), Л.А. См1фнова (204); М.Ю. Лермо1ггова (А.А. Дяюша (77)); И.С.Тургенева (Г.Б. Курляндская (117), О.В. Сливицкая (197)); Л.Н. Толстого (В.Я. Линков (124), Р.С.Спивак (210); Ф.М. Достоевского (Н.Н.Кознова (105), В.А. TyiniManoB (228); А.П.Чехова (И.В. Алехина (5), В.А. Гейдеко (57)).Особый нау»п1ый интерес вызывало определение основополагающих культурных влияний на мировоззрение И.А. Бущща. В свете последнего не вызывают сомнений выводы Г.П. Климовой (101) о христианских основах творчества художника; М.М. Дунаева (76) - о более чувствешю-страстных, языческих тенденциях; Е.Б. Смольянинова (205) - о тяготении к буддизму; И.П. Карпова (97), О.В. Солоухиной (207) - об эклектизме в сплетении христианства, буддизма, фольклорных (языческих) основ и наследия классической литературы.Постепенно дополнялось и сложившееся в науке о литературе представление о М.М. Пришвине - натуралисте и этнографе: с особой акцентной ' Здесь и далее указывается порядковый номер работы в библиографическом списке литературы. При наличии в скобках двух цифр 1-ая обозначает порядковый номер в библиографии, 2-ая - страницу. В ссылках на отделыгые тома многотомных изданий цифры в скобках указывают на номер источника в списке использованной литературы, том (римская цифра) н страницу соответственно. силой зву^ 1ал вопрос о соотношении природного и человеческого в его произведениях. Интересны в этой области труды Т.Я. Гринфельд-Зингурс (67), Г.А.Ершова (80), H.PI, Замошкнна (84), СБ. Зархин (85), И.А.Зотова (87), В.Я. Курбатова (115), И.П. Могяшова (150), М.Ф. Пахомовой (166), Ю. Саушкипа (194), В.А. Сурганова (214), А.И. Хайлова (238), T.IO. Хмельницкой (240), Л.М. Шагаловой (249), Е.А. Яблокова (258).Обращала на себя внимание н другая сфера - рассмотрение Л1ггературных связей писателя. Этому вопросу посвящены авторитетные работы П.С.Выходцева (52), А.Н. Давшана (70), И.П. Дворцовой (72), Н.Н. Иванова (88), А.Л. Киселева (99), Н.В. Реформатской (185), Т.М. Рудашевской (192). ^ Так же активно, как и в бу1пнюведении, изз^ался стиль писателя, особенности функционирования символа в художественном тексте (Л.Е. Тапшьцева (216), поэтика его Л1ггературных произведений (В.В. Агеносов (1), З.Я. Холодова (242). Широю1Й общественный и Л1ггературный резонанс вызывало обращение ученых к пришвинскому творчеству в экологическом аспекте. ^^ Заслуженно утверждалось в последние годы в науке о литературе внимание к личности М.М. Пришвина-философа, наблюдаемое в исследованиях Н.Н.Ившюва (89), Г. Семеновой (195), Ю. Линийка (125), И.К. Ку^шаевой (119). Философское зерно пришвинского творчества сразу ув1щел и Г.Д. Гачев и поставил М.М. Пришвина, подобно А.С. Пушкину, «первым в своем веке» (56,104). Такое обращение к наследию мыслителя зачастую непосредственно связшю с открывшимися чшгательскои ауд1ггорин его дневниками.Однако разноплшювый и детальный анализ художественных произведений И.А. Бунина п М.М. Пришвина до настоящего времеш! не дополнен основательным освоением их дневникового наследия: оно изучено фрагментарно и од1Юсторонне.Последнее тем более закономерно, что на современном этапе разв1ггнл •^ пауки не получили долж1Юго исследовательского в1П1мания проблемы, связанные с дневниковым жанром в целом. Частные аспекты, выявляющие своеобразие этой разпов1Щ1юсти мемуарной лтгературы, появлялись в работах А.Афп1Югенова (14), Н. Банк (18), А. Бека (24), А. Бочарова (36), B.C. Голубцова (60), О.Г.Егорова (79), Д.Кипа (98), Н.Л. Лейдермана (123), Т.А. Мараховой (139), Л.Я. Явчуновского (259). Затрагивались отдельные вопросы жанра и в периодически возникавших дискуссиях. Например, «Круглый стол» журнала «Вопросы лшгературы» (№ 4, 1974) с участием А. Гладкова, Н. Голубенцева, В. Каверина, В. Кардина, М. Кораллова, Л. Лазарева, А.Ланщнкова, Макашина обсуждал локальные проблемы мемуарной Л1ггературы: пределы субъективности жанров; фактографшпюсть дневников, мемуаров, автобиографий; проблемы авторского «проявлены» в тексте. Такая избирательность в исследовании законов дневникового жанра объясняется, на наш взгляд, как причинами объективного, так и субъективного плшюв.Так, в изучении дневников к наиболее существенным н значимым причш1ам последнего порядка можно отнести не только неразработанность самой теории дневника, обилие н несистемность выделяемых признаков, отсутствие единой классификации, но и недооценку самих его лтгературных возможностей. В то время как еще В.Г. Белинский рассматривал жшфовые раз1ЮВ1ЩП0СТИ мемуарной Л1ггературы в качестве особого вида искусства слова с главенствующей авторской установкой на образ1юе воспроизведение жизни и причислял их к разряду документально-художественных произведений, «стоящих па грани романа» (25,372). В свете подобного утверждения важгю, »гго салюстоятельным и «особым видом Л1ггературы» называет писательские дневнию! О.Г. Егоров (78), И. Янская (261). Их родство с автодокументальной прозой очевидно для Л. Гаранина (55). Как явление, близкое художественной прозе и публицистике, анализируется жанр в работах Г. Газданова (54), Л. Гинзбург (58), Л. Левицкого (121). Hirrepecno утверждение и А.Гладкова, хотя и признающего свою точку зрения «самой крайней», но убежденного, что мемуарные жанры (в том числе и дневник) - «самый необходимый род Л1ггературы», не жанр, а род именно потому, что «знает много жанров» (59, 122). А В. Кардин принципиально подчеркивает, »гго к мемуарным жанрам «прнчастны и проза, и драма, и поэзия, и сценарий. Они стоят на стыке Л1ггсра1уры и истории, поставляя материал и той и другой» (93,78).В таком понимании дневника исследователи во многом совпадают со справедл1гоым утверждением Ю. Лотмана о «полнфункциональной» жизни текста «в реальной жизни культуры» (134,7). Именно этот факт позволяет сегодня мнопш ученым говорить о виеродовых формах художествешюй Л1ггературы (В.Е. Халнзев, 239,317), промежуточных жанрах (Л.Я. Гинзбург, 58,137), нечеткости 1ще1гп1фикации структур, не имеющих «твердых гршнщ и правил» (И. Шайтанов, 247,50).Малоизученность дневников И.А. Бунина и М.М. Пришвина во многом объясняется и еще одной немаловажной причиной - долгой изолированностью от Ч1ггателя и купюриостью изданий. Следует отмет1ггь, »гго и па настоящий MOMCirr исследователи не имеют доступа ко всему дневниковому наследию мастеров слова, так как знач1ггельная часть архива Ив. Бунина находится за пределал1и страны, а наследие М. Пришвина опубликовано разрознешю и частично.Существующие же традищш рассмотрения дневников писателей, по нашему мнению, вполне вписываются в разработю! биографического плана, поскольку дают возможность углуб1ггь и знач1ггельно расширить фактографические сведения о писателях, взглядах на явления общественного, Л1ггературного, нравственного, бытового характера. В таком ракурсе отдельные дневники худож1П1ков предстают во внесших неоценимый вклад в бутпюведение трудах А.К. Бабореко (15), Л. Долгополова (75), В.Н. МуромцевойБутпюй (153), О.Н. Михайлова (146). Ранний дневник И.А. Бунина в аспекте устшювления типологаческих связей между жизненными реалиями и художественными прошведениямн анализировался Н.Г. Крюковой (111). Особый шггерес вызывал у ученых «дневник» револющщ - «Окаянные дни». Ему были посвящены статьи, направленные на выявление поэтики записей, их включения в ко1ггекст творчества И.А. Byinina, спещ1фики авторского выражения в тексте (С.В.Гришина (68), О.Н.Михайлов (147), Н.В.Мочалова (151), К. Ошар (162), Р. Риникер (187), К. Эберт (252), Л.Н. Юрченко (257)). Были выделены н отдслыше аспекты <(дневника революции»: публицистичность (И.В. Новикова (159)), интертекстуальность (С.Л. Андреева (8)) и др.Дневники М.М. Пришвина со времени их публикации были удостоены ббльшего вннмшшя. Анализ документов с точки зрения обнаружения особенностей их структурно-стилевой организации представлен в нау»шом труде Е.И. Дибровой, Н.Ю. Донченко (74) и в целом ряде отечественных исследований (Т.Т. Давыдова (71), А.И. Павловский (163), И.В. Реформатская (186).Неоценимый вклад в изучение дневников М.М. Пришвина внесли Я.З.Гришина, В.Ю. Гришин, Л.А. Рязанова, «гго обнаруживается в обстоятельных комментариях к дневникам в собраниях сочинений М.М. Пришвина, к публикациям документов в журналах «Октябрь» (1989 - № 7; 1990 - № 1; 1993 - № 10; 1999 - № 8), «Лш-ературная у г^еба» (1991 - № 3,4), «Человек» (1995-№5).Однако и в этой области зачастую под исследованием дневников М1юП1МИ учеными понималось изучение (в ш1фоком смысле) непосредственно «выраставших» из записей художественных произведений писателя, которое обозначалось в их работах как «исследование дневниковых книг». В таком освещении творчества М.М. Пришвина дневники представали в качестве материала для определения художш1ческой системы мастера слова, выражешш его творческого метода и черт шшивидуальностн (И.В. Анненкова (9), Р.А.Соколова (206), Л.Е. Тапшьцева (216), Л.В. Юлдашева (254)).В связи с последним фактом весьма примечательно высказыват1е самого М.М. Пришвина о своеобразии своего таланта: «Это вышло из литературной наивности (я не литератор), что я главные С1шы свои писателя трат1ш на писание дневников» (172,VIII,549). Так «выделывает» он из записей «капель» («Лесная капель»), »ггобы «из этих штучек составить «Дневник писателя» (172,VIII,535). Из дневников в художественные произведения просачиваются и многочисленные образы-символы писателя.Актуальность данного исследования обусловлена прежде всего малонзученностыо дневникового наследия И.А. Byinina и М.М. Пришвина, отсутствием научных работ, содержащих целостный сопоставительный л^ггературоведческий анализ докуме1ггов с точки зрения их социокультурного и философского содержания, соотнесения личностного бытия их авторов в аспекте преломления темы «Человек и мир».Обращение к такой фундаментальной проблеме отнюдь не случайно, поскольку соотношение человека и мира, по сути, - генеральная линия всей русской Л1ггературы, понимание «человека» и «мира» - основа русской философской мысли.Слову «мир» в жизни человека принадлежзгг огромная роль. Примечательно, *гго «мир» в широте употребления носителей языка вмещает в себя мировое пространство и мирскую жизнь, и категории нищенства («пойти по миру»), и понимание общности, отказ от одиночества («всем миром»), сущность созерцания («не от мира сего») и власти («сильные мира»), представление о смерти («в мир иной») и т.д. Такая семантическая ёмкость слова, на наш взгляд, напрямую соединяется с суищостной идеей дневников писателей в ее авторском пошшании.Так, отдавая предпочтение дневнику («одна из самых прекрасных литературных форм» (42, VI, 359)), Ив. Бунин замечал, «гго в нем «надо кроме наблюдений о жизни записывать цвет листьев, воспомиишше о какой-то полевой станщш, где был в детстве, пртпедший в голову рассказ, стихн», то есть проявления мира (113,115). М. Пришвш!, называя дневник «велштншим ш документов», рассматривал его форму как «журнал иаглш». Тем самым и Бунин, и Пришвин не просто сопоставляли, 1ю и отождествляли дневник и содержание человеческой жизни в мире в самом правдивом ее изображении. «Мир» в дневниках худож1П1ков не только слово, но и образ, богатьи! МН0П1МИ смыслами, которые, не совпадая друг с другом, сходятся вместе как родствешше один другому под общей идеей. На пути соотношения общего н част1Юго в сторону конкретизации «мир» существует в них во всей спекТральной широте своего языкового значения: как совокупность всех форм материи в земном и космическом пространстве (Вселенная) и отдельная область Вселенной - «земная плоть мира»; «мир» в сож1ггин людей (культурный мир среды, м1ф семьи) и «мир» жизни существующих явлений и предметов (мир детства, внутренний мир человека, мир художника, мир слова и т.д.). К тому же, как и художественное произведение, дневник открывает и самые «общие социальные, религиозные, политические, нравственные модели мира, при помощи которых человек на разных этапах своей духовной истории осмысливает ок-ружающую его жизнь» (Ю.М. Лотман, 136,262).Вместе с тем па основе семшгпшеской шггонимии появляется в дневниках и образ мира как противопоставление войне (соглашение и согласие), расширяющееся до стилистически высоких и вселенских «спокойствия» и «тишины». Не случайно, именно это разграш1чение понятий закреплялось исторически и в графическом облике слова, свойствсшюм орфофафии XIX века (разному написанию соответствовала вариаш1я значений: «М1*ръ» - «весь свет», «все люди»; и «миръ» - «отсутствие войн, согласие, тишина, покой») (С. Бочаров, 37,7). В таком широком едином понимании определения «мира» обращаемся мы к исследованию дневников И.А. Бунина и М.М. Пришвина. «Мир» рассматривается нами и в литературоведческом своем значении как «М1ф дневника» и «мир писателя». Первое закономерно включает в себя не только «материальные данности», но и психику, сознаш1е автора, его <(душевно-телес1юе единство», составляя реальность как «вещную» (пассивную и безгласную), так и <сличностную» (активное и говорящее бытие) (В.Е.Хализев, 239,157).В отличие от художественного произведения «мир» дневника во многом формируется самим временем, точнее ходом человеческой жизни. Как часть в целое, с преобладанием це1простремительных сил, в него входят подневные записи, часто представляющие собой законченные в формальносодержательном аспекте тексты, включаются вставные новеллы, сюжеты отдельных произведений, пейзажные и портретные зарисовки, письма, «чужое слово» (М. Бахтин), полноценные художественные образы. Автор дневника всегда худож1Н1к в восприятии мира - отсюда непредумышленная художествен1юсть, образность его восприятия и образность в видении других. Как писала о дневниках М. Пришвина В.Д. Пришвина, «они были кладовой тут собиралось все: темы, философские записи-обобщения, записи художественных деталей, подслушшпюго народного слова», - и всё это отражалось «на фоне личных переживаний н общественных событий с точностью летописца н неутомимостью непосредственного у^шстника - творца и художника собственной жизни» (175,205).Но, вместе с тем, «мир» дневш1ка писателя хршпгг следы творческой личности, скомпоновавшей и оргштзовавшей его поэтическую структуру с ее особым фоно-графичесю1м осуществлением - стилем. Дневник воспроизВ0Д1ГГ не только реальный мир - материальный (природу, вещи, события, людей в их внешнем и внутреннем бытии и т.п.), но и мировоззренческий. Естестве1шыми формами существования этого М1фа являются время и пространство. Наша задача заключается как раз в том, «ггобы передать своеобразие «преобразования внешнего факта» в документе (Д.С, Лихачев, 126,75), а также ув1щеть и обозпач1ггь его влияние на творческую личность автора. «Мир дневника», таким образом, понимается как личностное бытие («внутренний мир») его автора и одновременно как форма отражения реального мира (исторического, отдельного человека и его ок-ружения и т.д.). Не случайно, благодаря способности заключать жизнь в свойственную его дарованию форму - форму дневника - М.М. Пришвин создает «вечную форму своего личмого бытии» (Выделено мною. - М.Ш.) как необходимое звено той цепи, которая соединяет «всякое настоящее прошлого со всяким настоящим будущего и называется культурой» (172,У1П,185). В том же ключе рассуждает и И.А. ByiHiH, отмечая, что «во все времена и века томит каждого из нас желание говортъ о себе - вот бы в слове и хоть бы в малой доле запечатлеть свою жизнь» (41,382). Дневник же как 1шкакая другая литературная форма способствует воссоздашпо мира своего автора в наиболее полном II масштабе, поскольку он есть способ обретения единства со всем М1ф0м, соединения человека (автора) с ним сквозь призму собственного «я». Известно, что И.А. Бунин вёл дневники в течение всей жизни, М.М. Пршивин - непрерывно с 1905 года (наследие составляет более 30 томов).Научная новизна диссертационного сочинения в избранном аспекте анализа заключается в том, что, согласуясь с задачами, стоящими перед современной наукой, осуществляется исследование дневников И.А. Бушгаа и М.М. Пришвина как самостоятельного л1ггературного явления. Впервые в рамках работы дневники рассматриваются как способ самопознания и средство познания М1фа, что позволяет осмысл1ггь бытие человека н мира в контексте творческих и духовных исканий художников.Проводимое нами 1вученне дневникового наследия писателей тем более значимо, что до настоящего времени практически не предпринималось попыток (за исключением двух статей А.Н. Варламова (44), (45) и главы диссеркщнонного сочинения Г.П. Климовой (100)), сопоставления дневников И.А.Буннна н М.М.Пришвина в поисках сходных констант «внутренних» миров их авторов. Не находил отклика в опровержении и утвердившийся «миф» об исконной чуждости мастеров слова, во многом закрепившийся благодаря высказыванию «тематически близкого» М.М. Пришвину писателя И.С. Соколова-Мигаггова. Как отмечал в свое время послед1П1Й, «Пришвин был не похож ни на какого другого писателя И в человеческой, и в писательской жизни шел Пришвин изв1шистым сложным путем, врао/сдебио несхожим с писательским путем Ивана Бунина - бш1жайшего земляка (быть может, в различиях родового и прасольского мещанского сословий скрывались корни этой враждеб1юй непохожести)» (50,63). HirrepecHO, что обоюдаюе негатив1юе отношение к такого рода «критикам» испытывали оба худож1П1ка. Как подчеркивал Ив. Бунин, «KpimiKii говорят о поэте только то, »гго он сам им надолб1т> (42,VI,393). М. Пришвин же констатировал, что «огромное большинство ошибочных суждений о писателях зависит оттого, что о поэзии судят с точки зрения потребителя, а не созидателя» (172,VIII,352).Выскажем предположение, что повод в оценке самих себя как писателей «враждебных» часто давали общественности и сами мастера слова.В своих дневниках И.А. Бунин не посвятил пи одного слова М. Пришвину ни как земляку, ни как художнику, хотя известью, что Иван Алексеевич вообще был необык1Ювенно скуп на похвалы современникам (либо не писал ничего, либо очень часто категорично н резко их оценивал). Эту его черту комме1ГП1ровала в воспомнншпшх и В.Н. Муромцева-Бунина. Говоря о независимом характере мужа, обязательном делении всех знакомых на «друзей» н «врагов», она замечала, что все могло начинаться и с «физического, неприятия человека, а затем no'rni всегда это неприятие переходило и на его душевные качества» (153,96).М.М. Пришвин, напротив, отвел Ив. Бунину значительное (в содержательном аспекте) пространство записей. Однако непостоянство его суждений в отношении «земляка» приводит н в его дневниках к образованию широкого спектра смыслов, что так же, как н бунинское молчшще, способствует возник1ювеш1ю неясности позиции пишущего.. Обращаясь к эволюции пришвинского взгляда, выделим в текстовом массиве дневников наиболее важные момешы для осмысления взаимоотношеш1Й современников.Так, впервые имя Бунина появляется в дневнике Михаила Михайловича в 1915 году. Оно фигурирует в описашш присутствующих в салоне Ф. Сологуба: «Бунин - вид, манеры провинщ1ального чиновншса, подражающего петербуржцу-чиновнику (какой-то пошиб)» (169,1,121). Вместе с тем, при внешнем (почти бунинском, «физическом») неприятии обнаруживается и глубинное тождество Пришвина с Буниным в оценке уввденпого, очевидное при сопоставленш! их дневников. В пришвинском участники салона воспринимаются как «величайшая пошлость, самоговорящая, резонирующая, всегда логачная мертвая маска пользовшпш поиски популярности(Горький, Разумник и неубранная голая баба)» (169,1,121). В бунинском аналоге посещение порождает близкие ассоциации, где за безвкусием одежды автор ВНД1ГГ бездуАнюсть слов: «Заседание у Сологуба. Он в смятых штанах и лакировштых сб1ггых туфлях, в смокинге, в зеленоватых шерстяных чулках. Как беспорядочно несли вздор!..» (42,VI,355). Примечательно, что о М.М. Пришвине, хотя бы в качестве публики, И.А. Бунин не упоминает.Еще острее неприязнь и плохо скрываемое чувство соперничества возникает в более поздней н чуть ли не самой знамешггой записи М. Пришвина от 20 апреля 1919 года: «Второй день Пасхи. 4irnuo Бушнш - малокровный дворянский сын, а про себя думаю: я потомок радостного лавочш1ка (испорченный пан). Два плана: сцешггься с жизнью местной делом или удрать» (169,11,277). В ней особенно отчетливо фиксируется словесно овеществленное самим автором н подслушанное друшми то самое различие «родового н прасольского мещанского сословий. Однако, остается практически незамеченным главный вопрос, поднимаемый автором днев1шка в этот период жизни, даже в звучании совпадающшЧ с бунинским (остаться в России или эмигрировать). Правда, для М.М. Пришвина, как справедливо отмечают исследователи его наследия Л.А. Рязанова, Я.З Гришина, В.Ю. Гришин, «удрать» никогда не соопюснлось с эмигращ1ей, а скорее было формой выражения невозможности продления «нечеловеческого» существовшшя» в революционной действительности» (169,11,353). «Враждебность» или полное равнодушие могут быть усмотрены и в дневшшовой записи от 1 февраля 1921 года. В ней, несомненно, для себя, а не просто из честолюбия, Пришвин переш1СЛ1гг писателей, с которыми виделся лично (более 50 имен), но Бушша среди них не окажется. Вместе с тем бушшская оценка собственного творчества для М. Пришвина ценна псобыкновешю. Примером тому служ1гг береж1Ю сохраненное высказывание И.А.Бунина-художника о пришвинских гашгах. В изданных после смерти М.М. Пришвина «Глазах земли», построенных на материалах дневников последш1х лет, находим запись: «Как Буш»! любил крик перепела! Он восхнщался всегда моим рассказом о перепелах» (173,VI,344). К творчеству же старшего современника М.М. Пришвин обращается в течение всей жизни.М.М. Пришвин отмечает в дневнике 1920 года изучение с учениками дорогобужской школы рассказа И.А. Бунина «Илья-пророю> (172,VIII,125). В 1926 году он записывает о «Мтиной любви», сравнивает произведение с пр1ггорным ликером («До пеприят1юсти всё близкое (елецкое) и так хорошо написано, будто не Ч1ггаешь, а ликер пьешь» (172,VIII,176). Но подобная категоричность скорее подчеркивает не «малокровность» художника, а привоД1ГГ к признанию величины его таланта в мастерстве воссоздшиш атмосферы прошлого, колорита времени. Еще противоречивее выглядит пришвинское дневниковое признание 2 се1ггября 1943 года, если не кардинально протнвополож1юе в от1юшении к И.А. Бунину, то существенно для нас бесценное: «Вч1ггывался в Бушша и вдруг понял его как самого близкого мне из русских писателей. Для сравнения меня с Буш1ным надо взять его «Сон Обломовавнука» и мое «Гусек». «Сон» тоньше, нежнее, но «Гусек» звучнее и сильнее. ByiHiH культурнее, но Пришвин самостоятельней и сильнее. Оба они русские, но Бунин из дворян, а Пришвин из купцов» (50,64).Пришвин вновь повторяется, утверждая различия, но они уже не носят а1ггагоннстпческого характера как ранее, тем более «враждебного» в интерпретации И.С. Соколова-Миюггова. Скорее наоборот. Опюся к И.А. Бушшу культуру, традицию, чувствешюсть и дворянское происхождение, а к себе жизнеспособность («зву^шее и сильнее»), жизнерадостность и самостоятельность, М.М. Пришвин не противопоставляет себя, человека и писателя, совремешшку, а сопоставляет себя с ним, заявляя худож1П1ческой общностью понятия действительно для обоих родовые (что намного nemiee, чем различия сословные) - творчество и «духовное» едшютво (русскость).Совсем другой Бунин возникает в поздних дневниках Пришвина. Окончательно в1щоизменяется и само от1Юшение к нему, точнее обнажается, освобождаясь от запретов, истшиюе его восприятие. И если в 1920-х годах И.А. Бунин не упоминался вовсе, а в 1943-м - М. Пришвин определял его место как писателя «салюго блюкого из руссюсх писателей», то в конце жизни (1952 г.) М.М. Пришвин признает И.А. Бунина одним из пемношх писателей живущих: «От всех писателей эпохи символизма остались только Блок и Бунин какие-то раздетые мудрецы - голые люди, как и все люди в бане, а одежд их больше никто не nocirr. Задала же баню мудрецам ревоЛЮЩ1Я, но с нами остались живущие: Есенин, Клюев и Горький, и ByiniH, и я сам, и друг мой Ремизов? Кажется, нет: он тоже в мудрецах остается» (172,VIII,591). Оценка тем более высокая, что М. Прншвш! записывает свое имя следом за именем совремешпжа, признавая тем самым торжество родственной сопричастности. Так постепенно Иван Бу1П1н стшювится «простым» писателем, что в авторском понимании является высшим проявлением таланта, поскольку только простота создает «жизнь, пробивающую себе дорогу в вечность», и дарует творцу бессмертие и друга-ч1ггателя.Более того, «живущий Бунин», обретает в дневниках М.М. Пришвина не просто статус совремещшка, предопределенного пространством и временем (страной, эпохой, жизнью), но воспринимается и величиной вневременной и внепространственной. Потому искренне записывает художник слова в том же дневнике 1952 года, что «есть люди, такие как Ремизов 1шн Бунин, о них не знаешь, живы ли, но их самих так знаешь, как они установились в себе, что не особешю важ1ю узнать, живут они здесь с нами или там, за пределами нашей жизни, за границей ее» (173,VI,645). А ведь после революции И.А.Бу1шн действительно оказался, как И1ггуитнв1ю точно отмет1ш М.М.Пришвин, за пределами «общей жизни» для всей России, но не круга жизни самого писателя н многих его читателей.Таким образом, в подробном рассмотрении дневникового наследия М.М. Пришвина очевидным представляется нам его внимание к И.А. Бу1Н1ну-человеку и прпзншше его как писателя. Именно этот факт, по нашему мненшо, является главным, скрепляющим столь разные творческие личности началом, в котором находят точю! соприкосновения общ1ЮСти бнографичеcraie, бытийные, м1фовоззренчесга1е, писательские. Поэтому нет 1шчего удив1ггсльного в реакции уже тяжело больного Пришвина па смерть Бунина, так описашюй Ф.Е. Камшпшым в своих воспоминшшях: «Я - не знаю уж, как это вышло, - спросил у Валерии Дмтриевны, Ч1ггала ли она сообщите, »гго в Париже умер Иван Бунин. Cnpocim очень тихо, и так же тихо она ответила, что нет, не читала, ей не до газет теперь. И тут Михаил Михайлович, хоть и не смотрел на нас и слух у него давно уже сдал, сделал шаг ко мне: - Что, »гго ты сказал? Я молчал, потерявшись, но он запроюшул голову н с невыразимой тоской несколько раз повторил: - Бунин умер Бунин умер!.. А-а! В Париже, в чужой земле. Бу1шн умер, а-а!» (50, 121). Причем, как видим, Ф. Камшпша пораз1ша не столько сама реакция, сколько тот факт, что, не слыша и не видя собеседников, М.М.Пришвин шггуитнвно почувствовал свершившееся и уже непоправимое несчастье и принял его как потерю родного и близкого человека, просто, без сетований и соболезновшшй. Подобное предположе1П1е подтверждается и средствами языка: не случайно при воссоздашш эмоциональной речи Мнха1ша Пришвина очевидец синтаксически передает и его растерянность (в М1ЮГ0Т0ЧНИ), и неверие (в повторении), н noHHMainie масштабности случившегося (в восклицаниях), и трагед1П1 для русских и самого Бунина («в чужой земле»), и, наконец, смирение (в бессильном «а-а»).М.М. Пришвин пережил И.А. Бунина лишь на два месяца и умер в земле род1гай.Обозначая объектом изучения дневники мастеров слова, мы не ограничиваемся, несмотря на их полифункционалыюсть, темат№1ескую обширность, философскую и художествешгую насыщенность, временными рамками. в попытках комплексного освоения материала предметом исследования избирается рассмотрение обобщенной картины мира и места человека в нем, основ и проблем их существования. Вследствие такого подхода к нзу»1ению дневников И.А. Бунина и М.М. Пришвина целью исследования выдвигается доказательство наличия глубинной духовной связи между современникалп! посредством выявления доминашных KOHcrairr их человеческих и худонашческих миров.Цель исследовшшя определила его главные задачи: - обосновать необходимость нау^пюго внимшшя к биографическим параллелям дневников И.А. Бунина и М.М. Прищвина, содержащим схожие жизненные коллизии и родственные личностные характеристики авторов; - проследшъ в дневниках И.А. Byinina и М.М. Пришвина пути формировшшя целостного отношения к Бьтпо, нравственно-эстетических взглядов, неповторимого художественного стиля; - найти точки соприкосновения писателен в определении ценностных основ личности художника и его роли в полноценной «иапни» слова; - раскрыть бунинское и пришвинское понимание любви через анализ содержательно-изобраз1ггельных начал их дневниковых записей; - выявить типологаческис связи дневников с фуидаме1ггальными авторскими положениями о мире и человеке, нашедшими полновесное отражеmie в художественном и публицистическом наследии писателей; - проанализировать философскую насыщенность дневников в собственно авторском осмысле1П1и бытия русского человека, в чувствовании жизни и отношении к смерти; - показать многогранность и слож1юсть подходов И.А. Бунина и М.М.Пришвина к проблеме поспгжения нравственных основ русского человека в трагические периоды истории через трактовку русского национального характера, его цельности и противоречивости.Теоретико-методологической базой диссертации являются достиисения нау^пюй мысли в области литературоведения, фиаософии, эстетики и культурологии. Спещ1фика темы потребовала обращения автора работы к целому комплексу методов, предполагающему использование элементов проблемно-хронологического, срав1П1тельно-типолоп1ческого и структурного методов Л1ггературоведческого исследования, принципам комплексного, содержательно-функционального и жанрово-стилистического анализов.Применение системного подхода в изучении дневников И.А. Бунина и М.М. Пришвина позволило оперировать элеме1ггами историко-культурного н формального методов, опираться на положения в трудах М.М. BaxTinia, В.В.Кожинова, Ф. Лежбпа, М.Ю. Лотмана, В.Е. Хализева, на исследования по эстетике и психолоп!н творчества В.Г. Белш1ского, Н.Н. Волкова, Л.С. Выготского, В.В. Еснпова, И.К. Кузьмичева, А.Ф. Лосева.Текстолоп1ческий анализ дневникового наследия писателей направлен па выявление подтекста записей разных лет путем построения ассоциативного ряда, связывающего с художественными произведениями их авторов, а также многогршпшм историческим, литературным, культурологичесга»! наследием нашей эпохи, требующим универсального подхода.Частично реализуются в работе методы философского анализа текста, возникшие в русской философской критике благодаря трудам Н.А. Бердяева, Н.Булгакова, И.А. Ильина, B.C. Соловьева, Л. Франка.В качестве дополшггельных источников привлекаются сочинения по истории, языку и культуре русского народа Д.С. Люсачева, Н.И. Костомарова, Ю.М. Медведева, Н.М. Шанского, философские труды Н.А. Бердяева, О.Н. Вернадского, И.А. Ильина, В.В. Розанова, Н.Ф. Федорова, Г.П. Федотова, П.А. Флоренского, Е.Н.Трубецкого, П.Б. Струве, К.Г. Юнга.В контекст предпринимаемого изучения также включаются дневнию! Л.Н.Толстого, воспоминания, письма и кршические статьи совремештков писателей: Г.В. Адамовича, Ю. Айхенвальда, А.В. Бахраха, Н.Н. Берберовой, Б.К. Зайцева, Г.Н. Кузнецовой, Т.Д. Муравьевой-Лопшовой, В.Н. Муромцевой-Буншюй, И.В. Одоевцевой, К.Г. Паустовского, В.Д. Пришвиной, И.С.Соколова-Миюггова, Ф.А. Степуна, А.Т. Твардовского, А.А. Ухтомского.Диссертация общим объемом 236 страшщ состоит из введения, трех глав (каждая из которых делтггся на параграфы), заключешш и библиографического списка, насчшывающего 261 наименование.
